***
Молодой человек шел быстрым, уверенным шагом, полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух. Не большой, в общем-то, любитель лесных пейзажей, предпочитавший им шум и суету крупных городов, он был не очень рад подобному выбору места встречи, однако и противиться не стал. В конце концов, сегодня вечером он решил выкинуть из головы все заботы. А их в последнее время было предостаточно.
Его звали Танака Акира. Он был хорош собою, умен, сведущ в западной науке и работал одно время ни больше, ни меньше, как ассистентом самого Юкимуры Кодо, которого почитал едва ли не гениальнейшим из ныне живущих людей, несмотря на то, что тот носил лишь скромное врачебное звание. Не удивительно, что при подобном раскладе юноша с уверенностью рассчитывал на самое блестящее для себя будущее, причем намеревался достичь этого будущего в кратчайшие сроки. Вот уже месяц, как он прибыл в Киото из родного Эдо. Однако его амбиции простирались гораздо дальше, чем просто обосноваться в славном столичном городе. Имея на руках одни только старые записи Юкимуры-сенсея, Акира решился выдумать план, претворив который в жизнь он наверняка сумел бы навсегда покинуть погрязшую в изоляции и бесконечных клановых сварах Японию  и отправиться за океан, в Америку, обитель прогресса и цивилизации, где его многочисленные таланты могли бы раскрыться в полную силу.
И, возможно, он мог бы даже уехать не один…
Вот только у человека, не первый час бесшумной тенью следовавшего по пятам за Танакой,  были на этот счет несколько другие мысли. Преследователь не знал, разумеется, какие грандиозные планы зрели в бедовой голове объекта его пристального наблюдения, однако имел по этому поводу некоторые подозрения. А свои подозрения он привык проверять самым тщательным образом.
Для него эта история началось несколько недель назад, когда на улицах Киото внезапно начали объявляться неучтенные и весьма агрессивно настроенные расэцу. Наемник-хитокири, несколько простых горожан, даже одна совсем молоденькая девушка, незадолго до этого проданная отчимом в дом гейш – люди, казалось бы, никак не связанные друг с другом и определенно не имевшие доступа к военным тайнам бакуфу, к коим относилось погубившее их снадобье. Что это было? Чьи-то незаконные опыты или, возможно, черный рынок Отимидзу?  «Волки из Мибу» бросили в дело своих лучших разведчиков, однако все, казалось, было впустую.
До тех самых пор, пока на глаза им не попалось имя Танаки, как выяснилось, не задолго до начала странных событий прибывшего в город. Спасибо юной Чизуру, оказавшейся бесценным источником информации о знакомых и коллегах своего отца. Без нее молодой доктор вряд ли вызвал бы хоть какие-то подозрения и Яманами Кейске из Шинсенгуми не скрывался бы сейчас в тени старых замшелых деревьев, стараясь не упустить его из виду и недобро усмехаясь про себя.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-09 20:38:33)

В конце концов, ожидание, томительное одновременно и для юноши, и для его преследователя, было окончено. В полумраке показалась чья-то невысокая фигура и Акира, остановившись, едва заметно улыбнулся – очевидно, она принадлежала его долгожданному визави. Саннан замер, приглядываясь, и удивленно нахмурился, машинальным жестом поправляя очки,  будто сомневаясь, не огляделся ли он случаем. На этой тайной встрече ронин предполагал увидеть посланца одной из радикальных группировок Тоса, заинтересованной в покупке секретов Отимидзу. Однако, вопреки всем ожиданиям, под руку с Танакой по заросшей папоротником  лесной дороге теперь шла женщина. И не просто женщина, а, похоже, иностранка. Тоненькая, хрупкая, светловолосая, облаченная в нечто невообразимое, явно созданное для того, чтобы сводить с ума мужчин, она мало походила на человека, замешанного в делах столь грозных и мрачных. Но, тем не менее, если задуматься, ничто не мешало ей быть тайным агентом англичан или русских. Пальцы Яманами нервно сжались в кулаки. Неужели, все куда серьезней, чем он думал, и здесь имеет место масштабный заговор, спланированный иноземцами?
«Нужно взглянуть поближе. Возможно, смогу услышать, о чем они говорят», - решил мужчина, постепенно подбираясь все ближе к мирно прогуливающейся парочке.
В такие моменты начальнику разведки, не часто самолично занимавшемуся подобной работой, как никогда не хватало Ямадзаки, одного из лучших его подчиненных, мастера поистине незаметной слежки. Однако тем вечером он был им же самим отправлен на другое задание и, разумеется, Кейске ни за что не признал бы, что отчасти этому решению способствовало его вечное, проклятое желание кому-то что-то доказать, за последний месяц отчего-то ставшее лишь сильнее. За это время он с головой погрузился в работу, часто забывая о сне, еде и отдыхе, будто одержимый своими драгоценными исследованиями, равно как и прямыми обязанностями в отряде,  а по придирчивости к подчиненным, кажется, порой переплевывал даже грозного они-фукучё Хиджикату. Определенно, с тихим улыбчивым вторым заместителем командира творилось что-то неладное. Однако сам он об этом никогда не заговаривал, и потому товарищи его сочли  наилучшим вариантом ни о чем не расспрашивать.

Танака что-то негромко произнес, и в воздухе зазвенел нежный серебристый смешок девушки. Прислушиваясь к ее ответу, Саннан невольно затаил дыхание от звуков странно знакомого голоса.
«Не может быть. Послышалось. Конечно же, послышалось. Что ей делать здесь? С ним?!»
Однако, хоть и не желая верить, умом он уже знал правду. Точеная фигурка «незнакомки», ее светлые волосы, ее голос…Кусочки мозаики бойко складывались воедино, а потому, подойдя достаточно близко, чтобы разглядеть в сумерках лицо таинственной красавицы, он не был так уж сильно ошарашен увиденным, как можно было бы ожидать. Удивлен, взволнован, разочарован и раздосадован, возможно, но не шокирован.
Шок пришел парой мгновений позже, когда этот беспардонный нахал, этот, в конце концов, предполагаемый государственный преступник Танака вдруг прижал к себе девушку, жадно лаская обнаженную кожу ее плеч, явно давая понять, что вовсе не тайными заговорами они пришли сюда заниматься! А она даже не думала дать ему отпора, будто готовая отдаться мужчине на этом самом месте.
Яманами зажмурился на миг, прогоняя прочь непрошеное, постыдное видение.
Да, это была не та нежная, трогательно-искренняя, но несчастная женщина, что он звал про себя именем Ямэ и к которой лишний раз не осмеливался даже прикоснуться. В объятиях наглого юнца нежилась Беатричи, бесстыдная демоница,  в наряде, что заставил бы покраснеть даже ойран, но одновременно отчего-то такая обжигающе-прекрасная. И, кажется, совершенно счастливая…
Разумеется, он должен был быть лишь рад, что она столь быстро утешилась после их тяжелого, до сих пор камнем лежащего на сердце расставания. Рад, что она отыскала кого-то, чьи-то руки наконец обнимают ее, без опаски, без оглядки, не боясь случайно причинить вреда. И не имел ни малейшего права находиться здесь, шпионя за влюбленным, тем более что между ним и этой женщиной по большому счету никогда ничего не было. Однако Ичихара-сан, очевидно, не знала всей правды о том, с кем столь беспечно сошлась, и это вызывало в Яманами глухое отвращение. Как Танака  только посмел воспользоваться ее неведеньем и добиться расположения девушки, строя из себя порядочного человека? В подобном случае прямым долгом Кейске, как человека, в какой-то мере ответственного за встречу этих двоих, было предупредить Беатричи, пока она не натворила чего-нибудь, о чем впоследствии пожалеет. Или, не дай Ками, не пострадала.
Но, с другой стороны, спугни злодея сейчас, и он затаится, заляжет на дно. Тогда единственным шансом доказать его причастность к появлению новых расэцу, окажется обыск, что проводят сейчас его люди в доме врача. Не зная его результатов, как можно так рисковать?
Саннан поднял глаза, только для того, чтобы увидеть, как Танака прижался к шее девушки губами, жарко шепча ей что-то.
И тогда он решился. Вернуться в штаб и выжидать, оставив Ямэ в беде, сейчас было бы просто преступно. Положив пальцы на рукоять катаны, самурай уверенной поступью вышел из своего укрытия.
-  Отойдите от нее. Сейчас же, - с холодным, невозмутимым выражением лица произнес он.

Темнота.
Легкий шелест деревьев на ветру.
Пальцы на рукояти меча, стиснутые до боли.
Молчание.
Краткий миг понадобился ронину, чтобы понять, насколько он поторопился открыться, не имея даже более-менее осмысленного плана действий. Как поступить ему дальше? Он не мог задержать Танаку и отправить его под арест бездоказательно. Не мог, при всем желании, и скрестить с ним клинки, вызвав на честный поединок. Даже найдись у Яманами достойная причина сделать это, за поясом молодого человека все равно не было катаны. Оттого незадачливый «спаситель прекрасных дам» и замер сейчас, под прицелом двух злых взглядов, готовых, кажется, прожечь его насквозь. Замер, глядя, как двое людей цепляются друг за друга, то ли не желая упускать столь бесцеремонно прерванные мгновения близости, то ли в попытке защитить один другого, вселить уверенность, хотя бы кратким касанием пальцев.
«Почему…Почему я вновь чувствую себя подлецом, хоть и поступаю правильно?»
Со стороны он выглядел сейчас, верно, каким-нибудь полуночным разбойником, явившимся, чтобы ограбить двоих случайных прохожих, если только не что похуже. В глазах же Ичихара-сан... Нет, он предпочитал не знать, что думает о нем девушка, смотрящая с такой неприкрытой ненавистью, явно написанной на прекрасном лице.
-Акира. – непонимающе прошептала она, и Кейске едва не скривился в странном отвращении, услышав чужое имя из ее уст. Но отчего? Не оттого ли, что всем существом желал хоть раз услышать, как они, в забытьи, шепчут его собственное?
«Глупости. Он противен мне оттого, что сделал…возможно сделал с теми людьми, ставшими расэцу. Оттого, что их кровь, обагрившая наши мечи, и кровь их жертв, на самом деле на его руках, а он готов обречь на подобную участь еще не одного несчастного, не раздумывая, к каким чудовищным последствиям это приведет. Но не потому, что обладал чем-то, не доступным мне. Не по столь эгоистической причине!»

Однако, что бы там ни было на самом деле, нельзя позволить повисшей в воздухе паузе чересчур затянуться, нельзя показать свою неуверенность, дав возможность сопернику установить свои правила. И Саннан решился на риск. В конце концов, эффект неожиданности на его стороне. Танака же, понятия не имеющий, какой ураган сейчас бушует в душе внезапно возникшего из тьмы незнакомца, растерян и может поддаться на провокацию.
- Как нехорошо, право… - негромко произнес Саннан, с легкой улыбкой, от которой, тем не менее, мороз пробирал по хребту. Обращался он лишь к мужчине, намеренно игнорируя его спутницу, стремясь не вмешивать ее в происходящее, как бы ни было велико его желание обстоятельно поговорить с ней о столь легкомысленном ее поведении. – Гуляете в столь неурочный час, развлекаетесь с женщинами… Как, оказывается, беззаботно живется на деньги, вырученные за не принадлежащие вам секреты. Что сказал бы на это Юкимура-сенсей, хм?
Похоже, пробный удар достиг цели. Молодой человек, явно умеющий владеть собой несколько хуже, чем стремился продемонстрировать,  нервно дернулся, не ожидав услышать имя наставника из уст подозрительного самурая.
-Не стоит так удивляться. Вы, все же, не единственный его ученик. – с нескрываемым удовлетворением подлил тот масла в огонь.
– И, возможно, нам, как коллегам, стоило бы побеседовать об этом без свидетелей. Пусть она уходит, - внутренне замирая, с деланым безразличием кивнул Саннан  в сторону Ичи-сан.
«Вы же умная женщина. Поймите, что не просто так я не заговорил с вами. И что лучше исчезнуть отсюда, пока не поздно.»
К его облегчению, Танака медленно кивнул, выходя вперед и загораживая собой девушку. Впрочем, особенно радоваться было рано. Рука его, высвободившись, наконец, из ручки Беатричи, бойко потянулась куда-то за пазуху.
«Не безоружен все же», - со странным спокойствием успел подумать Яманами.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-12 22:44:48)

- Собираетесь драться со мной? Один на один, даже без пары своих расэцу? А мне казалось, что вы убиваете лишь чужими руками.– голос по-прежнему ровен и чуть насмешлив.
Привыкший добросовестно исполнять все, за что бы ни взялся, он изображал хладнокровие слишком уж хорошо. Играл в отсутствие эмоций слишком уж достоверно, давно растеряв наивные юношеские идеалы и перестав испытывать брезгливость к подобным, пусть и граничащим с ложью поступкам. И потому никто, ни враги, ни даже друзья, не догадывались, насколько этот маленький, но бесспорный факт начинал пугать его самого.

Яманами быстро взглянул за плечо стоящего напротив человека, надеясь хотя бы мельком поймать взгляд Ичихара-сан, но увидел только упрямо склоненную головку. Давешняя коварная обольстительница, дразнящая и ослепительная? Куда там – обиженный, обозленный ребенок, отчаянно стремящийся сделать все по-своему, пусть даже происходящее – давно уже не игра.
Неиссякаемый источник неприятностей, вот кто она такая, эта переменчивая, непонятная, своевольная белокурая девчонка. Но у самурая, при взгляде на нее, отчего-то, щемящей нежностью сжимает сердце.
«Ками, порой мы действительно стоим друг друга…»

Ветер притих, оставив в покое кроны деревьев, и вся природа вокруг будто замерла в ожидании. Ей не было ни малейшего дела до драмы, разыгрывавшейся сейчас между тремя людьми. Где-то в отдалении раздался глухой удар грома. Верно, приближалась гроза.

- Я и в одиночку заставлю тебя умолкнуть!
Акира, в любой момент ожидавший нападения, не замедлил воспользоваться столь щедро предоставленными ему секундами. Когда ронин вновь взглянул на молодого человека, тот, победно ухмыляясь, сжимал в руке новенький «Смит-энд-Вессон», недвусмысленно направленный ему в голову.
- Не бойся, Беата, все хорошо. Больше он нас не побеспокоит.
Огнестрельное оружие успело за последние годы распространиться достаточно, чтобы не быть невиданной редкостью для людей военных. Однако для гражданских, подобных Танаке, существовал лишь один путь достать его – контрабанда.
«Любопытно», -  решил Кейске. –«Но слишком рано делать следующий ход».
- Не надо. Ради вашего же блага. – вместо этого в последней, пусть и заранее обреченной попытке убедить Беатричи, покачал он головой. «Не упрямьтесь. Не стоит вам видеть то, что здесь будет. Особенно, если этот человек вам действительно дорог».
Акира, тем не менее, воспринял его слова по-своему.
- Неужели ты думаешь, что после такого представления я тебя отпущу? – презрительно хмыкнул он. – Похоже, едва наши пути разошлись, у Кодо-сана появилась новая привычка окружать себя идиотами. Это моя судьба, и никто не посмеет мне помешать строить ее так, как я того пожелаю.
Саннан выслушивал отповедь зарвавшегося мальчишки молча, с какой-то внезапной отрешенностью. Вот только взгляд его в этот миг был пугающим. Острый, сосредоточенный, с едва заметными искорками холодной ярости. Волчий взгляд. А даже самый спокойный из стаи, никогда не позволяющий себе броситься в атаку без повода, все равно остается хищником, способным вонзить клыки в тот момент, когда противник ждет этого меньше всего.
- Расэцу, говоришь… Для чего Отимидзу вообще создавалась по-твоему? Чтобы хранить ее тайну до гроба? Я лишь использовал сыворотку по прямому назначению, давая этим людишкам возможность получить то, чего они сами желали. Силу убивать, силу мстить, затевать новые свары, рвать свою страну на куски…Вот к чему они стремятся, вот все, чего хочет Япония! И если деньги, которые они готовы платить за то, чтобы превратиться в монстров, дадут мне возможность вырваться отсюда и жить в цивилизованном мире, оно того стоит. И никакая самурайская шавка, хватающаяся за свои мечи, за свои замшелые устои, не встанет у меня на пути.

Раздался еще один раскат грома. Первая тяжелая капля сорвалась с небес и мягко упала на плечо Яманами.
«Теперь пора».
Танака в достаточной степени доказал свою причастность к делу с Эликсиром. И должен был заплатить за все.
Молниеносно выходя из своего странного оцепенения, Саннан метнулся в сторону, не дожидаясь, пока хрипло кашлянет порохом и смертью направленное на него черное дуло, и выхватил меч. И, одновременно с этим, позволил вырваться на свободу силе, затаившейся, сжавшейся в тугую пружину, где-то на задворках сознания. Тварь, над которой он, стиснув зубы, с каждым днем вырабатывал все больший контроль.
В конце концов, сейчас он всего лишь уравнивал шансы. Будет даже символично, если Танака расстанется с жизнью именно так, пав от руки расэцу.
Однако, к удивлению Яманами, за сполохом его меча, со свистом рассекшего ночной мрак, не последовало ожидаемых брызг крови и тяжелого звука падения тела на траву. Вместо этого раздался скрежет металла о металл, когда катана с размаху впилась в литой ствол пистолета, подставленного под удар с поистине нечеловеческой скоростью.
Ронин с удивлением поднял глаза, вглядываясь в лицо противника. Он будто смотрел на собственное отражение, серо-седое, с голодными, дикими звериными глазами. Но, тем не менее, остающееся в жестких оковах самоконтроля.
- Занятно. Не только преступник, но и жертва собственного эксперимента.
«В чем-то мы даже похожи. Печально».
Он надавил на рукоять катаны сильнее, надеясь преодолеть яростное сопротивление, и рука Танаки вдруг дернулась. Куда-то в сторону, в темноту, внезапно грохнул выстрел.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-13 22:40:25)

Гроза подбиралась все ближе. Прогремевший в ночи выстрел почти слился с последовавшим за ним гулким ударом грома, и Саннан, пожалуй, не понял бы даже, что произошло, если б не ощутил всю силу отдачи маленького, но смертоносного западного оружия, отбросившего его клинок.
Пролившаяся с небес вода постепенно заливала очки, мешая как следует разглядеть что-либо вокруг себя, лишая зрительного контакта с противником. Пожалуй, один из немногих недостатков этого, во всех прочих отношениях положительного изобретения.

Акира отскочил в сторону. Стоило признать, быстр и ловок он был, едва ли не как истинный демон. «А он действительно хорошо поработал над сывороткой», - вынужден был признать Яманами, поднимая катану для нового удара, который должен был стать последним. – «Будь Танака, вдобавок к тому,  мастером меча, и исход был бы вовсе не очевиден».   
Увы,  мужчина, бывший сейчас не просто человеком, по имени Яманами Кейске, но офицером Шинсенгуми, исполняющим свой долг, за этим занятием вынужден был выпустить из поля зрения тоненькую девичью фигурку, застывшую неподалеку, пристально наблюдая за ним. И далеко не в первый момент он осознал, что девушка, которую он поклялся себе защитить любой ценой, мягко осела на землю, прижимая руку к груди. В нос ударил острый, резкий, чуть отдающий ржавью запах, почти не ощутимый для человека, но способный безошибочно привлечь внимание расэцу. Частый спутник боли и смерти, у кого-то он вызывал только страх или, того больше, брезгливую неприязнь, но для них он нес с собой жизнь, силу, освобождение от жгучей, гложущей жажды, с которой им приходилось существовать. Дождь, теперь хлещущий щедрым потоком, смывал этот сводящий с ума аромат, смешиваясь с теплой, едва пролитой кровью, впитываясь в жадную землю, будто решившую посмеяться над фальшивыми демонами, забрав себе каждую вожделенную ими алую каплю.
Танака шумно втянул носом воздух, зрачки его расширились, губы скривились в блуждающей ухмылке сумасшедшего, дернулись, приоткрывая заострившиеся зубы. То ли злость захватила его, то ли тщательно выстроенный контроль над собой начинал рушиться, как карточный домик.
Сверкнула молния, открывая перед глазами двоих, на миг позабывших о схватке мужчин, печальную картину произошедшего.
-Ямэ?...- одними губами прошептал пораженный Саннан, чувствуя, как внутри все обрывается, леденеет, заходится в беззвучно крике боли, будто это он получил пулю, в самое сердце.
«Нет, нет, нет, все не может закончиться так…Столько крови…Я чувствую столько крови…»
- Отвратительное представление – небывало-янтарные, потусторонние глаза сверкнули и их вид, способный, казалось, повергнуть в панику, равно как тяжелый, насмешливый, несколько даже зловещий тон девушки, отчего-то внезапно успокоили его, принося с собой облегчение, возвращая уверенность.
«Демон не может умереть от такой малости, как обычная пуля. Соберись, глупец несчастный!»
Однако первым опомнился Танака. Борьба за собственную жизнь порой избавляет от излишних сантиментов и желания созерцать раненных девиц. Его разрубленное едва не пополам оружие было теперь совершенно непригодно для стрельбы. Однако, ловко вывернувшись из-под удара клинка, Акира нанес противнику удар в ответ. Увесистый кусок металла врезался в лицо, заставляя Саннана дернуться назад. Сбитые на сторону очки сорвались с переносицы и упали куда-то под ноги, но он даже не заметил этого.
- Ходячий источник неприятностей… - шепотом повторил свои недавние мысли самурай, покачав головой. Который раз за один вечер Ичихара-сан уже заставила его поколебаться в бою? А теперь она пострадала из-за его заминки…Определенно, «представление» и впрямь затягивалось. С ним пора было заканчивать.

Танака бросился бежать, то ли думая уйти от преследователя и спастись, укрывшись в чаще, то ли кинувшись помочь Беате, а возможно и  напротив, окончательно сорвавшись, он рвался  добить женщину и дорваться до ее крови. Тело самурая среагировало прежде, чем он сумел в должной степени подумать об этом, и беспокойный противник упал, наконец, на мокрую траву, пронзенный мечом Яманами. Но едва клинок исчез в ножнах, как ронин потерял, кажется, всякий интерес к распростертому у ног телу. Его разум был занят сейчас совершенно другим.
-Ичихара-сан. – негромкому от природы голосу сложно перекричать грозу, теперь бушующую, кажется, над самыми их головами. В несколько шагов мужчина преодолел разделявшее их расстояние и опустился на колени подле девушки.
– Ичихара-сан, вы серьезно ранены? – в глазах тревога, и что-то еще, потаенное, чего попросту не должно быть в глазах убийцы. В мыслях – жгучее желание обнять, укрыть, заглушить боль, чем только возможно.
Но – контроль.
«Ты расэцу. Ты не должен приближаться».

Беатричи потянулась было ко встревожено склонившемуся к ней человеку, однако тут же отдернула руку. И мечущийся, запутавшийся ум Яманами истолковал это, как жест страха. Отвращения, быть может.
Конечно же… Чего он еще ждал? Вот так просто, пришел, и безжалостно, у нее на глазах, отнял едва родившуюся надежду на счастье. Не говоря уж о том, что когда-то пытался убить ее саму, и теперь вновь стал виновником ее боли. Кто бы не испугался подобного? Но она сильная. Она держится. Даже отвечает ему, сдавленно бормочет о том, что все хорошо, и она будет жить. Как-то странно смотрит, будто обрадовано даже… «Должно быть, разум помутился от шока. Нельзя оставлять ее так».
Но как сделать для раненой девушки хоть что-то, когда разгоряченный битвой хищник в тебе не желает так запросто уходить, и горько-пылающее желание стучит, стучит в висках, отдается в каждой клеточке тела, заставляет с силой прикусить тонкие губы, чтобы только изгнать внезапный порыв припасть ими к ее губам. Не потому, что любима, не потому, что желанна, но оттого, что на них запеклась темная полоска крови.
«Проклятье!»
Ронин резко отвернулся, ища что-то в складках одежды.

- Простите меня. То, что здесь случилось, было необходимо. Мне жаль, что вам пришлось увидеть подобное. И больше всего я не хотел, чтобы вы при этом пострадали, - произнес он, чтобы, пока есть возможность, хоть как-то объясниться перед Ичихара-сан.
Саннан никогда не растрачивался на слова, вроде «я вас предупреждал». Он вообще не любил подчеркивать собственную правоту, предоставляя фактам красноречиво говорить за себя. В этот же раз он совершенно не хотел молчать, однако слова попросту не шли, хоть и звучали в голове с удивительной ясностью: «О-Ямэ-сан, бедная моя упрямица, да зачем же вы…зачем связались со столь подозрительным человеком, зачем не подумали укрыться, когда началась стрельба? Неужели совершенно не цените свою жизнь?! Или он был слишком дорог вам, тот, что обнимал вас, а теперь лежит, поломанной куклой, на земле? И вы до последнего не хотели покидать его…»

Наконец, Кейске нашел то, что искал. Крохотный бумажный конвертик уже успел безнадежно промокнуть, как и его содержимое, мелкий белый порошок. Признаться, он терпеть не мог этого снадобья, что приходилось глотать лишь для того, чтобы получить краткие часы передышки, до возвращения жажды, до новой дозы, будто какому-то жалкому любителю опиума. Унизительно, но, увы, необходимо, в те моменты, когда собственной силы воли не хватает. Жгучее зелье продрало горло, и Саннан едва не закашлялся. «Добрый, добрый доктор Мацумото…», - скептически фыркнул внутренний голос.

- Не бойтесь, смертей сегодня больше не будет. Вам  я не причиню вреда. Теперь, по крайней мере. – произнес мужчина, поворачиваясь к девушке, и не возможно было не заметить метаморфозы, произошедшей с ним. Это мягкое, доброе, грустное лицо, с серьезными темно-карими глазами, даже в угрожающем свете молний никто не назвал бы хоть сколько-то пугающим. Без обычных, будто оделяющих его от окружающего мира круглых стекол, он казался моложе и странно ближе…
Саннан осторожно приобнял Беату за плечи, поддерживая обессилевшую девушку, мягко убирая с ее лица мокрые, прилипшие пряди разметавшихся светлых волос. На миг ему показалось, будто история повторяется. Вновь, как и прежде, при встрече с ним лицо Беатричи оказывается залито слезами. Или это всего лишь дождь?
«Нужно унести ее отсюда, найти какое-то укрытие»
Самурай подхватил девушку на руки, попутно поражаясь легкости ее хрупкого тела, которое даже пропитавшееся водой длинное платье не могло сделать тяжелым. Со своей драгоценной ношей он направился в сторону от дороги, под навес вековых деревьев.

Стараясь поддерживать Ичи-сан как можно более аккуратно, Саннан внимательно смотрел на нее, всю сжавшуюся от боли, на ее одежду, щедро покрытую бурыми пятнами. «Даже не будучи смертельной, рана явно весьма тяжела. А я толком не знаю, что делать со столь серьезно пострадавшей Они! Все виденные мной ранения на них затягивались практически мгновенно. Хотя то и были лишь царапины. А тут подобное…Вот и думай, так все и должно быть, или что-то необычное было в тех пулях. Придет она в норму через минуту-другую, или истечет кровью у меня на руках, если не поспешить», - чувствуя, как подкрадывается тихая паника, размышлял он.
-Позвольте мне взглянуть на рану. – его голос звучал непривычно, с легкими нотками неуверенности, когда он укладывал ее на траву, чтоб пробежать легкими пальцами по ее телу, чуть отодвигая ткань платья там, где оно было разорвано пулей. – Мне нечем сейчас облегчить вам боль, но нужно хотя бы остановить кровотечение. Потом я заберу вас отсюда, и вам окажут нормальную помощь, только потерпите немного, пожалуйста.
Яманами выдавил из себя едва заметную улыбку, пытаясь хоть как-то отвлечь Беатричи, от боли, от самого этого места, пропитанного дождем, холодом и смертью.
-Все-таки, ни на секунду нельзя оставить вас одну. Едва отвернешься, как вы тут же…
Однако он не договорил, вдруг резко подняв голову и настороженно прислушавшись к чему-то, сквозь шум грозы. В этот час, посреди леса они с Ичихара-сан были не одни.

- Не трогайте меня!
Он не ответил. Не отшатнулся. Только лицо мужчины вдруг закаменело, застыло неподвижной маской.
«Истерика. Что ж, ожидаемый финал…»
Ведь, в конце концов, даже самый сильный духом человек рано или поздно ломается.
«Знать бы, где твой собственный предел, второй заместитель командира Яманами».
К горлу подкатил неприятный комок. Но одновременно Саннан чувствовал и странное, постепенно охватывавшее его равнодушие, будто все эмоции разом погасли, как последняя свеча, что задули во мраке. Только так, погрузившись в оцепенение, он мог перенести нахлынувшую вдруг волну отчаянной горечи. Заставить себя слушать, как женщина отталкивает его, и раз за разом шепчет имя погибшего Акиры.
«Верно он и впрямь в большей степени принадлежал к тому далекому западному миру. Стремящийся во всем быть первым, единственно лучшим. Мечтатель, но готовый идти по головам, по трупам, во имя своих личных устремлений. И умеющий загадочным образом привлекать к себе людей, завоевывать их привязанность так легко и непринужденно…»

В подобной ситуации, должно быть, ему нужно было позволить девушке выплакаться, выплеснуть на него свою злость, свое горе. Но, к сожалению, в дело снова вмешивались проклятые обстоятельства, делая подобные, вполне очевидные, вещи неуместной роскошью. Поминая их про себя отнюдь не добрым словом, ронин настороженно вглядывался в ночь, и то, что он видел, ему определенно не нравилось.
- Не глупите. – вместо слов утешения приказал он девушке, не терпящим возражений тоном, от которого приходили в себя даже вконец растерянные новобранцы на поле боя.
- Я просто пытаюсь помочь. – продолжил он уже более спокойно. - Так что престаньте от меня шарахаться, хотя бы пока мы не выберемся из лесу. Потом, когда опасность минует, можете дать волю чувствам и ненавидеть меня, сколько вашей душе угодно.

Причина такой его резкости была проста: в темноте, среди деревьев, даже сквозь пелену дождя явственно горели болезненным светом острые, пылающие угольки глаз. Должно быть, то подоспели к месту событий творения незадачливого доктора.
«Пришли на помощь своему создателю? Но почему только теперь? Да и зачем он вообще привел их сюда, если не ожидал нападения?» Вопросы всплывали в уме один за другим, но, увы, единственный, кто мог дать на них ответы, унес их с собой в подземный мир. Вместе со всеми своими богатыми познаниями, честолюбивыми мечтами…и, как думалось в тот миг Яманами, вместе с любовью Беатричи Ичихара-сан. «Должно быть, оттого и застыла на его мертвых губах та глумливая ухмылка…»

Алоглазые тени не спешили покидать свое укрытие и нападать. Только шипели что-то невнятное, приглушенно, со свистом втягивая воздух сквозь зубы.  Но – не двигались. Будто чуяли что-то неладное. То ли кровь одного из них, обагрившую эту землю, то ли оставшегося, живого, не знающего пощады.
Их было не так уж много, и в обычной ситуации Кейске, не раздумывая, принял бы бой. Не из ненависти к этим созданиям, не из желания устроить резню. Просто у несовершенных,  бесконтрольных расэцу нет надежды, нет будущего. В отличие от «падших воинов» Шинсенгуми, они не подчиняются никому, а значит, их разрушительную силу невозможно направить в иное русло, обратить хоть в какую-то пользу. И потому они должны быть уничтожены, как бы печально это ни было. Общее благо превыше отдельно взятых жизней. Вот только…
Саннан перевел взгляд обратно на девушку.
«Общее благо как-нибудь потерпит», - безапелляционно решил он.

Мужчина уже имел возможность наглядно убедиться в том, насколько одно присутствие Беатричи отвлекает его. А, учитывая то, что сейчас она фактически представляет собой готовый и сервированный ужин для изголодавшихся по свежей крови псевдо-демонов, с нее нельзя было спускать глаз.
Сумеет ли он положить их всех, и при этом не позволить ни одной жадной руке, ни одной грубо раззявленной пасти дотянуться до девушки? Особенно притом, что она, хоть и утверждает, что в полном порядке, но вряд ли пока что в состоянии самостоятельно дать кому-то отпор.
Губы ронина сжались в тонкую линию, он недовольно нахмурился. Ответ на этот вопрос, для разнообразия, был ему совершенно ясен, но не вызывал никакого энтузиазма.
- Нас окружают. Это расэцу. Придется уходить, и чем скорее, тем лучше. – негромко бросил он.
«Молодец, Саннан, называется, «выполнил миссию без лишнего шума». Здесь понадобится немалая группа зачистки, убрать улики, выследить этих... Что я только скажу командующему?»
Взгляд невольно пробежал по бледному личику Ичихара-сан.
«И о чем умолчу в разговоре с ним…?»

-Умеете этим пользоваться? – внезапно поинтересовался самурай, вытаскивая из-за пояса свой вакидзаши и вкладывая его в руки девушки. – Впрочем, не важно. Если вдруг что-то случится, если они вас достанут, рубите не раздумывая. Если сумеете, цельтесь в сердце или по горлу.
«Только выживите, любой ценой».
Менее всего ему хотелось посвящать ее в подобные кровавые подробности. Однако если вдуматься, Саннан понятия не имел, приходилось ли Они, столь невинной на вид, когда-либо убивать. Вполне возможно, что эту науку она, в свое время, освоила не хуже, а то и лучше, чем он сам. В конце концов, за плечами у нее была немалая жизнь, нелегкое прошлое, о котором она не любила вспоминать, не желала рассказывать, и в котором, возможно, хватало тягот и смертей.
- Надеюсь, впрочем, нам повезет и ничего подобного не понадобится.
Он вновь подхватил девушку на руки, решив, что пытаться бежать в таком состоянии ей еще рановато, и принялся отступать назад, в темноту, в гущу леса, туда, откуда еще не светили фонарики голодных глаз. По началу он двигался медленно, чтобы не спровоцировать погоню, затем все быстрее, пока наконец не перешел на бег, старательно петляя по густым зарослям.
«Не споткнуться бы в этой темноте. И еще очки… Как неосмотрительно было потерять их». Увы, вволю попредаваться горю по поводу такой потери Яманами не дали. Усиливающийся шум и гомон за спиной явно давал понять – что бы их ни держало, теперь расэцу сорвались с привязи, и неотступно шли по следу, ведомые запахом демонической крови.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-16 03:09:17)

Яманами тревожно оглянулся, но не увидел за собой погони. Очевидно, дождь все же сыграл беглецам на руку, сбив расэцу, что охотились, подобно зверям, полагаясь на собственный нюх, со следа. Однако, несмотря на кажущуюся безмятежность окружавшего их незнакомого пейзажа, нарушаемую лишь продолжающимся буйством матери-природы, опасность вряд ли окончательно миновала. В общем, если и существовало в мире наихудшее сочетание места и времени для спонтанного выяснения отношений, то О-Ямэ-сан, со всей свойственной ей чуткостью, сумела подгадать и выбрать именно его.

С легкостью вырвавшись из осторожной, но крепкой хватки мужчины, она выпрямилась во весь рост, рванула руками липшую к телу ткань, варварски расправляясь с тем, что когда-то было юбкой и без того мало что скрывающего наряда, походившего теперь, скорее, на грязную ветошь, беззастенчиво оголяя ноги, будто деревенский мальчишка или крестьянка на рисовом поле.
Такая маленькая, болезненно-худенькая, бледная, мокрая, растрепанная, гневная.
И - живая.
Боль, хоть и не оставила ее до конца, видимо постепенно ослабевала, да и силы явно возвращались к девушке. Пусть даже они тратились ею на глупые поступки и недобрые речи. Главное, что были. Что воля к жизни вновь ярким языком пламени полыхнула в ней, несмотря ни на что.
Саннан впервые во всей полноте ощутил, насколько ужаснуло его давешнее зрелище: Ямэ, так покорно лежащая на лесной траве и безразлично глядящая куда-то в небо, долгим, затухающим взглядом, будто собираясь, несмотря на свою демоническую сущность, вот-вот угаснуть. А сейчас, при виде ее рассерженного личика что-то внутри будто отпускало, позволяя выдохнуть, ослабить почти невыносимое напряжение.

Он и прежде встречал удивительных, сильных женщин, никак не походивших на эталонных благовоспитанных красавиц, пустых куколок, завернутых в многослойные шелка кимоно. Вот, к примеру, бойкая, звонкоголосая, никогда не унывающая Окита Мицу-сан, сестрица Соджи, которой ничего не стоило оходить кого-нибудь бамбуковым синаем по голове, будь тот хоть трижды высокородный самурай. Да что там, она одним своим окриком могла заставить всех обитателей додзе Шиекан, включая даже Кондо-сэнсэя, вытягиваться по струнке!
Или его личное открытие, умная, рассудительная, как никто умеющая держать себя Акесато, при этом одинаково способная хитростью, кокетством и лаской выведать у человека любую информацию или не дрогнувшей рукой всадить ему в сердце кинжал. На публике мастерски разыгрывающая роль глупенькой любовницы ронина. На деле - идеальный агент, не задающий лишних вопросов и понимающий с полуслова. Выкупленная из Шимабары, согласно «предсмертной» воле Яманами, и обретшая, как он надеялся, наконец, шанс на нормальную жизнь.

Но, признаться, ни одна из них и близко не походила в своей необычности на Ичихара-сан. Для нее, казалось, вовсе не существовало никаких норм и рамок. Мужчина припомнил вдруг быстрый взгляд Беатричи, когда ее пальчики сжали протянутый им короткий меч. Тогда, на миг, ему показалось, что перед ним совсем другой человек. Не маленькая, беззащитная, раненая мышка, пригревшаяся в лапах внезапно столь мягкосердечного волка. Но – одной крови, такой же затаившийся волчонок, не понаслышке знающий вкус соленых капель на клыках. И вместо того, чтобы насторожить, это чувство родственности, принадлежности к одной породе, прочно засело где-то под сердцем. Хоть не признал бы, должно быть, ни один чистокровный демон никакого душевного родства с «подделкой».

Тем не менее, Саннан никак не мог понять помыслы, скрытые в очаровательной светловолосой головке, хоть и отчаянно этого желал.
Да, Они имела полное право его ненавидеть. Вот только ненависть выходила в ее исполнении какой-то уж очень странной. Подозрительной и неправильной.
Панически отталкивать его руку, лишь для того, чтобы через минуту как можно теснее прижаться к груди. Спроваживать прочь резкими словами, чтобы, уходя, в который раз обернуться, глядя в глаза, будто пытаясь беззвучно выкрикнуть что-то, так мало походящее на проклятье.
Он должен был, наконец, понять. Раз и навсегда прервать эту странную недоговоренность, возникшую между ними, оставить позади все хождения вокруг да около.
«Иначе мы просто погубим друг друга».

- Учтите, ненавидеть вас я буду бесконечно долго, – усмехнулась, верно, сама ночная мгла знакомым девичьим голосом.
Внезапно собственный поступок, последовавший за этим,  показался Саннану совершенно логичным, ожидаемым и единственно правильным, хоть парой минут ранее и был бы расценен им, как неосмотрительный, непозволительный и сумасшедший порыв.
На изломе этого, возможно решающего, момента самурай с мягкой, но властной уверенностью положил ладони на плечи женщины, склонившись к ней, так что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.
- Ненавидьте. Только никуда я вас одну не отпущу.
На контрасте со спокойной силой его рук, поцелуй вышел немного неловким. Видно оттого, что Саннан старался не потревожить чересчур сильно прокушенных в приступе боли губ девушки. Да еще не коснуться запекшихся на них темно-бордовых пятнышек, давая понять Беатричи, а в большей степени самому себе, что это только для нее, только из-за нее, а не по какой другой причине, вроде неутоленной жажды крови.
Кейске ожидал сопротивления, пощечины, по крайней мере. Мелькнула и мысль о том, что, пожалуй, не зря он успел забрать из рук демоницы оружие. В конце концов, если его выводы верны, и сегодняшней ночью он убил ее любовника, то не мог нанести Беатричи худшего оскорбления, чем этот поцелуй.
Однако где-то, в глубинах его рассудительного, не отягощенного излишними иллюзиями существа еще теплилась надежда – глупое, упрямое, слепое чувство, которому плевать на здравый смысл.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-28 00:15:45)

Кризис жанра, как он есть...

- Зачем? – негромко переспросил Саннан, опасно прищурившись. Уголок тонких губ чуть дернулся, будто они хотели сложиться то ли  в усмешку, то ли в гримасу, однако отчего-то раздумали. – Но разве вы сами не привыкли без спроса брать то, что вам пожелается? Отчего же спрашиваете о причинах меня? Или я не могу поступать так же?
Он умолк, инстинктивно стискивая пальцы до боли, попытался успокоить мечущиеся мысли, понимая, что говорит нечто лишнее, несвоевременное и не совсем искреннее. Однако от этой попытки все стало только хуже, запутанней. Ведь тогда она не ударила его, не отшатнулась презрительно, но ответила ему, и сладость губ Ямэ еще настолько свежа в памяти, что, кажется, момент их легкого касания еще не ушел, не безвозвратно потерян. Краткий миг спокойствия и полной ясности в самом сердце бури, конец которой еще, возможно, так не близок.
Старательно удерживаемое равновесие со скрипом пошатнулось. Маска дала трещину.
- Вы хотите знать, зачем? Затем, что решил, будто поступить так будет верным шагом. Каким-то образом я должен был, наконец, понять вас. Хотя бы частицу того, что творится в ваших мыслях. Узнать, какое место занимал в вашем сердце человек, чей приговор я исполнил, и из-за которого я так не желал бы, чтоб вы горевали – открыто и прямо ответил Кейске. – Затем, что впервые за долгое время я поддался искушению надеждой. Позволил себе поверить, что вы не преисполнились отвращением ко мне, не человеку и не демону, который, тем не менее, осмелился вас… - тут он осекся, оставляя невысказанными, повисшими в пропитанном сыростью воздухе сам толком не зная какие именно слова. - Затем, что вы мне глубоко небезразличны, в конце концов!

- Не делайте глупостей. Вам на сегодня недостаточно острых ощущений!? Просто уходите уже.
Саннан, отведший было глаза, бросил в сторону девушки быстрый, острый взгляд, полный старательно скрываемого недоумения. Ему странно было услышать от нее подобное, как ему казалось, совершенно неуместное и далеко не умное высказывание. Что бы Беатричи не подразумевала под «острыми ощущениями», ее шпилька, явно необоснованный намек на то, что все происходящее доставляет ему некое извращенное удовольствие, довольно неприятно кольнула, хоть и не в привычках ронина было обыкновенно обращать внимания на такие досадные мелочи. «Впрочем», - тут же напомнил он себе – «когда в людях говорит обида и злость, их речи редко бывают разумны, и последнее дело воспринимать их всерьез. Лучше вспомни собственные слова, прежде чем судить».
-Нет уж, хватит, – покачал головой в ответ Яманами, с несгибаемым упрямством, достойным самой Ичихара-сан. - Я покинул вас однажды, в надежде оградить от беды. Просил держаться подальше от чужих битв и противостояния. И что же? Вы немедленно отыскали себе нового сердечного друга, потенциально ничуть не менее опасного и замешанного в делах государственной важности, о которых никому из гражданских даже краем уха слышать не следовало.
«Что же мне теперь с вами делать, неугомонная вы женщина? Свидетель, которого не должно было быть?»
-Можете считать это чистой воды эгоизмом, но мне спокойнее будет знать, что, обладая подобным талантом притягивать к себе неприятности, вы, по крайней мере, не останетесь без присмотра.
Яманами не удерживал девушку, явно вознамерившуюся скрыться в близлежащих зарослях и исчезнуть, но, тем не менее, как и прежде оставался подле нее. Он поднял голову, обращая лицо к темно-серому, набухшему свинцовыми тучами небу, все еще сыпавшему дождем, но уже не шумно и яростно, а как-то успокоено, лениво. Гроза постепенно проходила мимо, размеренно громыхая и постепенно затихая в отдалении.
-Впрочем, для подобных бесед сейчас действительно не самое подходящее время, – вздохнул самурай, неожиданно мягко касаясь ладони О-Ямэ, решительным жестом удерживавшей колкие, мокрые ветки. - Равно как и для того, чтобы убегать. Куда бы вы ни собрались, я посоветовал бы повременить с этим и прежде попытаться хоть немного стереть с себя кровь. Будет довольно неприятно, если кто-то из наших «новых знакомых» последует по вашему следу обратно в город. В ближайшее время с ними будет предостаточно хлопот и здесь.
Пристально присмотревшись, мужчина кивнул в сторону, где собиралась скрыться Ичихара-сан.
- Взгляните-ка. Как, однако, удачно.
За кромкой деревьев глазам открывалась небольшая поляна и темнеющий посреди нее силуэт ветхой, явно заброшенной избушки.
-Учитывая обстоятельства, это вполне сносное место, чтобы укрыться от дождя и привести себя в порядок.
Быстрым шагом, оглянувшись, впрочем, проверить, следует ли девушка за ним, он двинулся в ту сторону, будто в надежде избежать ответа на все то, что успел сказать до того или каким-то неведомым образом заставить Ичихара-сан позабыть об этом.

Отредактировано Yamanami Keisuke (2010-12-29 01:14:58)

«Зверушка».
Саннан как-то неоднозначно хмыкнул, скрывая легкий смешок. Бесполезно отрицать, в ней и правда сквозило иногда что-то звериное, грациозное, временами опасное, временами даже забавное. Вот только кто здесь имел большие шансы приручить другого – еще вопрос. Даже следующий брошенный ею упрек, что покинул, оставил одну, явно давал понять, что точку зрения Яманами Беатричи так и не пожелала понять и принять.
- Не все могут позволить себе бросаться в омут с головой. Иногда время бывает необходимо. Как и умение разглядеть тонкую грань между оправданным и неприемлемым риском. Случись нечто подобное этим злосчастным месяцем раньше, - вздохнул он, неопределенным жестом указывая на девушку, призывая ее взглянуть на себя, на неприятно-бурые, потерявшие былую алую глубину потеки, покрывавшие изысканно-фарфоровую бледную кожу, – и я, скорей всего, убил бы вас на месте, не успев даже задуматься о том, что делаю. Как одна из давешних тварей.
Он не оправдывался, не пытался напугать Беатричи, просто сухо констатировал факт.
- Теперь же…
«Я понял, что не могу прогнать вас из памяти, из сердца и снова очутиться наедине с этой пустотой. Будто свет мне, глупцу, клином сошелся на этой светлой головке».
-Теперь, как и прежде, я не могу обещать вам будущего. Но мгновение настоящего у меня есть, хотя бы для того, чтоб защитить вас, – со всей серьезностью обратился к девушке ронин. – Полагаться в жизни лишь на себя – путь тех, кто ошибочно мнит себя истинно сильными духом, но он слишком темен и одинок, чтобы быть верным.

Хижина встретила путников темнотой, едва слышным поскрипыванием дряхлого дощатого пола, да звонким перестуком капель воды с протекавшего местами потолка. В остальном же там было вполне сносно, при условии, что наслаждаться этим «полевым уютом» не пришлось бы особенно долго.
Беатричи, по крайней мере, ничто, кажется, здесь не беспокоило. Ну, разве что кроме ее спутника, на которого она, усмехаясь, глядела  вполоборота и которого продолжала отчитывать за недавние слова. А он мог лишь принять это, заглушив давние привычки бывалого спорщика, ведь девушка, по сути, была совершенно права.

Без стеснения, без предупреждения Они ловко потянула пальчиками завязки мудреного западного наряда, позволяя ему свободно соскользнуть вниз. Однако Саннан, уже привыкший к подобным эксцентричным выходкам красавицы, лишь деликатно отвернулся, без малейшего удивления и даже с едва заметным кивком одобрения. Все же, в любой чрезвычайной ситуации излишнее смущение и  изнеженность скромницы-недотроги грозили оказаться немалой проблемой. С О-Ямэ-сан же, лишенной большинства женских предрассудков, можно было иметь дело, как с разумным, понимающим человеком. В те редкие моменты, разумеется, когда она переставала вести себя как капризный, разобиженный ребенок или упрямая экзальтированная девица.
Одно только слегка насторожило Кейске. Если действия Ичихара-сан  вызваны одной необходимостью, то отчего жесты ее наполнены такой тонкой, дразнящей чувственностью, казалось бы, совершенно сейчас неуместной? Или это его собственное воображение, прежде не особенно растрачивавшееся на представительниц прекрасного пола, решило вдруг взбунтоваться? 
Однако он немедля отогнал от себя эту смутную мысль, не дав ей перерасти в нечто большее.
Что-то в углу привлекло его взгляд, и Саннан с интересом склонился над своей находкой. Так и есть - старенькая, заржавленная жаровня-хибати. Все угли в ней давно истлели и  рассыпались легкой серой золой, что со временем смешалась не с одним слоем бархатной, медленно оседавшей на темной металлической поверхности пыли. Однако сейчас Яманами было совершенно не до соблюдения тонкостей этикета и искусства разведения очага. «Историческое», еще помнящее предыдущих хозяев содержимое было бесцеремонно вытряхнуто, а заместо древесного угля на решетку легли грубые, годные разве что для костра щепки, в обилии валявшиеся здесь же, на полу, посреди прочего сора. К несчастью, большинство из них безнадежно отсырело и упорно не желало разгораться.

- А вы не боитесь узнать о том, что творится у меня в мыслях? – вновь нарушил едва родившуюся сосредоточенную тишину голос Беатричи.
Саннан на мгновение задумался, отвлекаясь от своего занятия.
- Счастье в неведенье? Простите, Ичихара-сан, но это не для меня. Разложить мир по полочкам, разобрать на формулы, разбить на составляющие элементы, вооружиться любым возможным знанием, пусть даже оно окажется горьким – так я живу и всегда жил, – наконец ответил он. – Но нет смысла браться разгадывать загадку, если боишься узнать на нее ответ и потому, ступая на этот путь, мне пришлось отказаться от страха.
Едва заметная, мягкая усмешка промелькнула на его лице.
-Да и чего мне бояться, скажите на милость? Что вы не окажетесь идеальным созданием, лишенным потаенных, темных сторон? Но я и не жду этого. Подобное существо не может называться по-настоящему живым. Вы же…вы далеко не такая, а потому эту загадку мне хотелось бы разгадать, несмотря ни на что.
Краем глаза мужчина взглянул на нее, подставлявшую ладони дождю, чтобы ополоснуть свое худенькое, гибкое тело. Нежное и хрупкое, как редкий цветок, но одновременно наполненное звонкой энергией скрытой силы, будто стальной клинок тончайшей работы. Влекущее, даже притом, что вид иной девушки в подобном положении сложно было бы описать другим словом, кроме как «жалкий». Увы, украдкой схваченный миг созерцания этой волнующей картины испортила ни пойми откуда взявшаяся вдруг, при взгляде на тонкие струйки холодной воды, стекавшие с плеч девушки, глупая мысль. А не бывают ли, случаем,  вымокшие и озябшие демоны подвержены банальной человеческой простуде? Ответа на этот вопрос Кейске не знал, но на случай подобной оказии, лучше было перестраховаться и потому он решил по крайней мере не оставлять попыток развести огонь. В любом случае, немного согреться после изрядной вынужденной «прогулки» под ливнем не помешает.
Однако едва под его руками заплясал первый робкий язычок пламени, легонько пахнувший на ладони теплом да тускло осветивший серьезное лицо мужчины, как тот от неожиданности выронил кресало и, кажется, совершенно забыл о новорожденном огоньке. Мудрено ли, когда белокурая демоница вдруг метнулась к нему, прижалась, все так же полуобнаженная, еще окруженная дурманящим запахом крови, прошептала что-то, заставляя сердце гулко стукнуть, зрачки удивленно расшириться, а дыхание едва заметно сбиться с ритма. Нечто столь же сильное, как изнуряющая жажда, которой одержимы расэцу, и, кажется, в чем-то родственное ей, овладело им. Вот только не стал бы мужчина в этот раз списывать все на одержимость. Ведь было это нечто чудом не потерянное, исконно человеческое, демонам-подделкам в их кровожадном забытьи неведомое.
«К чему опасаться пойти ко дну? Я уже на пол пути. Разве ты не видишь, Ямэ?»

Она отстранилась, столь же внезапно, как подошла к нему. Отвернулась, будто вдруг осознала значение слова скромность. 
Он промолчал. Просто стоял у нее за плечом, так же глядя вдаль, где должен был вскоре заняться рассвет, если тучи не скроют его от глаз. Это, пожалуй, было бы даже хорошо, разыграйся ненастье на весь день. Меньше людей на улицах. И самому выходить куда удобнее, чем под лучами безжалостного солнца, слепящего глаза, наполняющего несовершенное тело слабостью и противной ноющей болью. Ненавистное состояние. Разве мало он пожертвовал, чтобы навсегда искоренить в себе слабость, беспомощность? Но судьба, как и ожидалось, не ведает понятия «справедливость».
Саннан сдвинул брови, вслушиваясь в то, как женщина говорит о гибели Танаки. Он не хотел бы слышать о нем ни слова, особенно теперь, особенно от нее. Однако этот несчастный дурак - часть его обязанностей, о которых офицер Шинсенгуми не имеет права забывать, и лишь смертью можно искупить позор подобного небрежения. Не имеет права, даже если хочется выбросить все из головы и жизни не так уж жалко, чтоб протянуть руку, коснуться, жарко и ласково, заглушить слова, прошептав в губы «будь моей»…
И Кейске продолжал слушать.
Подобное отношение к смерти было знакомо ему, но в устах Беатричи это звучало странно, ведь совсем не такой реакции он ожидал. Такие речи подходили скорей бывалому воину. И, очевидно, демону.
«Интересное мнение. Кажется, я начинаю понимать, что кроется под этой невинной маской...»
- Подумалось? Только не пытайтесь убеждать меня, что это было не любовное свидание, не отрицайте очевидного – не озвучивая своих мыслей ответил он. - Однако, как бы то ни было, осуждать вас за подобную неосмотрительность я не стану. Сейчас важней другое. Вне зависимости от того, что вы чувствовали к Танаке, он был к вам, похоже, весьма привязан. Ичихара-сан, я вынужден спросить. Посвящал ли он вас в свои дела? Как много вы знаете о его работе? И о расэцу.

Остапа несло...Снова.

«Начать жизнь заново…Мне ли наставлять кого-то в этом? Прежде я думал, что точно знаю, как следует жить, как поступить правильно, что бы ни случилось. А вы пришли и все перевернули. И уже никто не научит меня самого, как быть теперь с этим».
Саннан отвел глаза.
- Мне чуждо все человеческое? Вот как…
Бесчувственность - отменное средство маскировки. Способ всегда держать ситуацию под контролем. Оставаться закрытым. Непроницаемым для окружающих. Ведь люди опасаются того, чего не понимают, и это лишает их уверенности, заставляет невольно подчиняться чужим правилам игры. Но Ичихара-сан ведь не человек, она должна быть способна видеть глубже, откуда тогда это внезапное напряжение, эта настороженность?
- Значит, вы, как все прочие, не верите, что разум и трезвый рассудок способны идти об руку с чувствами? Мните мое сердце настолько пустым, что лучше уж видеть в нем разочарование, чем вовсе ничего?
Мужчина замер, не в силах заставить себя взглянуть на Беатричи, нервно расхаживавшую из угла в угол, также не поднимая на него взгляда. В голосе его сквозила легкая горечь от осознания собственной вины за то, что в глазах дорогого человека он выглядит таким. Жестоким, лишенным простых человеческих эмоций. Неужели он настолько заигрался в холодную уверенность, что в действительности успел стать таким?
- Мне…жаль. Мне действительно жаль.
«Возможно, ли, что я способен принести ей только горе своей черствостью? Что расставание действительно было к лучшему, и ошибся я не тогда, но сейчас?»
Но уже не повернуть назад. Не забыть. Не задуматься о возможном риске. Не отказаться.
Приникая губами к требовательным девичьим губам, мгновение назад сыпавшим резкими, обиженными речами, а теперь позабывшими об этом во внезапном порыве, что свойственно лишь безоглядно влюбленным, Саннан все более осознавал свое заблуждение. Нет и не было в сердце белокурой они ни малейшего презрения или испуга. Не было и чувства к кому-то другому, настолько сильного, что могло бы встать между ними. Преградой всегда был и оставался он сам. Беатричи же отдавала себя ему одному, беззаветно, безраздельно. 
И слишком велико было искушение взять то, о чем так мечталось, и что было столь легко ему предложено. Рамки внутренних запретов, что когда-то позволяли лишь мимолетное прикосновение кончиками пальцев, были безнадежно сорваны. Нежные, но сильные руки скользнули по плечам девушки, по спине, с еще ненавязчивым, но далеко не невинным любопытством принимаясь исследовать прихотливые изгибы женского тела, границы, где обнаженная кожа скрывалась под огрубевшей от влаги темной тканью.
Однако если желание и исходило от Беатричи в ответ, то сильнее него оказалась странная обреченность. Словно это объятие было последним, и оттого она пыталась запомнить, впитать в себя каждый его миг, чтобы хоть воспоминание о нем осталось с нею после, когда мимолетная мечта о счастье навеки останется в прошлом. И мужчина инстинктивно почувствовал это.
- Ямэ…- останавливаясь, прошептал он, и тут же осекся,  вспоминая, что демоница не желала больше слышать истинного своего имени, и не к добру оно намертво запало ему в сердце, упорно вырываясь наружу в моменты сильнейшего волнения.
-Прости. Беатричи.
«Прости за все…»
Он прижал ее к своей груди, крепко, как обнимают испуганного ребенка, будто говоря: «я рядом, я не отпущу, во что бы то ни стало». Пытаясь укрыть от темноты, от холода и запаха смерти, витающего в воздухе, как мог согревая своим дыханием, уткнулся лицом в мокрые пряди светлых волос, сам не чувствуя больше липкого озноба, постепенно пробиравшегося к их телам от сырой одежды и настойчиво задувавшего в хлипкое убежище сквозняка. Более всего желая изгнать из израненного сердечка Ичихара-сан боль и обиду, но, при всех своих обширных познаниях, не умея сделать этого.
По-прежнему не выпуская девушку из объятий, Саннан заговорил. Речи его могли казаться прохладными, пусть будет так, но за ними стояло что угодно, только не бесчувственность.
-Вы хотели знать, что меня интересует?
«Интересует…симпатия…» Кейске неприятно резануло то, как жалко и неестественно прозвучали эти слова, когда речь шла о вещах гораздо более глубоких и серьезных. Имя одной из них, «долг», было самураю давно и хорошо известно. Но о другой он порядочное время совершенно не догадывался, лишь теперь отчетливо понимая, что она, должно быть, зовется…страстью? Желанием?
Нет. Любовью.
Когда нечто подобное успело зародиться в его душе – неведомо. Но сомнений в природе этого чувства не оставалось.

- Не стану скрывать, я хотел бы узнать многое.
Разумеется, то, что рассказывал девушке Акира, могло иметь огромную важность. Но изначальная причина вопроса была не только в том, что Яманами понадобилась информация. И даже не в тревоге за Ичихара-сан и знании того, что случайные свидетели подобных событий редко остаются в живых.
В эту эпоху не только люди выходили из двухсотлетней спячки мирной эры Токугава и брались за оружие. Демоны также будто позабыли, что когда-то приняли решение скрываться от неразумного и агрессивного человечества. Они стали слишком заметны. А потому, как прекрасно понимал Саннан, рано или поздно, на любой из противоборствующих сторон, кто-то обратил бы внимание на держащуюся особняком девушку древних демонических кровей, и решил бы, что она представляет опасность или, напротив, может стать ценным трофеем. Слишком поздно теперь было пытаться оставаться лишь сторонним наблюдателем. Оказавшись не в то время не в том месте, Ямэ, сама того не сознавая, очутилась перед выбором: бежать прочь, затаиться, переждать смутные времена, или остаться, выслушав всю правду о том, что происходит в стране, найти свою сторону, свое место посреди этих тревожных событий, чтобы не утонуть в их беспощадном круговороте. И ронин к тому времени узнал ее достаточно, чтобы быть уверенным – она не пойдет на бегство. Поэтому в мыслях он уже прочно объединил дальнейшую судьбу О-Ямэ-сан со своей, думая о них, как об одном целом. Ему не дано было знать, что незадолго до того женщина решила было покинуть опостылевший ей город, в котором она узнала столько одиночества и разочарований. Что только он один, пусть даже когда-то отвергший открытое ею искреннее чувство, оставался ее маяком, ее надеждой, и одним своим присутствием, намеком на некое, возможно теплящееся в душе чувство, ломал былую решимость, лишая Беатричи шанса сделать свой собственный выбор. Так же, как она не оставляла ни малейшего выбора ему самому. Глупцу, считавшему, что жизнь в одиночестве привычна и удобна, как ничто иное, но оказавшемуся в полной растерянности, внезапно познав любовь и оказавшись, в конце концов, не в силах отринуть ее.
- Но и тайн от вас я больше иметь не хочу. Так вышло, что с Танакой мы были связаны во многом одними секретами. И только открыто спросив, я смогу понять, какая часть правды вам известна. Чтобы затем разделить с вами ее всю. Я знаю, возможно, подобные вещи вас мало волнуют, Ичихара-сан, равно как и сама жизнь. Однако, как бы я ни хотел быть подле вас, защищая и оберегая,  мне никогда не стать таким же сторонним наблюдателем. Разделив с вами подобное существование, я раз и навсегда перестал бы быть собой, в собственных глазах сделавшись существом, достойным лишь самой жалкой смерти. Поэтому, прошу, если только захотите, разделите со мною мою судьбу, мою борьбу за благополучие и спокойствие Японии. Или останьтесь как прежде ко всему равнодушны, но и ко мне также, поскольку без своих убеждений я всего лишь оболочка, что не выдержит вашего искушения. Тело, каких вы, со своей редкостной, чарующей красотой, сможете везде найти во множестве, куда моложе и привлекательней. Я же останусь таким, какой есть: холодным, упрямым демоном-подделкой, который на свою и на вашу беду вас…
Однако слову «любит» так и не суждено было прозвучать. Вместо него между двоими, так и не разжавшими объятий, повисла гнетущая, угрожающая тишина. И, окруженная этой тишиной, на пороге хижины замерла темная фигура с горящими алыми глазами.

В какой-то мере Саннан даже жалел теперь, что смерть, некогда сочиненная им для самого себя, осталась лишь фантазией, ничего не значащей строкой в кипе официальных документов. Она была если не сказать «хороша», то, по крайней мере, достойна. Уход из жизни воина, твердо знающего, во что он верит и готового следовать своим идеалам до самого конца, предпочтя сомнению лезвие собственного меча.
Увы, жить у человека, знающего толк во столь внушительной смерти, получалось гораздо хуже. С самого детства он ощущал себя каким-то иным, обособленным, не подходящим. Словно деталь, много лет оттачивавшаяся до идеала, но оттого лишь ставшая дефектной, не сочетаясь с другими, не способная действовать с ними в едином слаженном механизме. Да, было время, когда Саннану казалось, что он нашел свое истинное место, среди таких же выбракованных шестеренок, волею судьбы собравшихся вокруг стрежня, звавшегося Кондо Исами, и на удивление точно подходивших друг другу, вместе образуя нечто, непревзойденное по силе и эффективности. Однако чем дальше, тем сильнее он ощущал, как товарищи перестают нуждаться в нем, отодвигая на почетную, но по сути своей малозначимую позицию. И четкая совместная работа мощного механизма Нового Ополчения не остановилась, не пошатнулась бы даже, останься оно вдруг без Яманами Кейске.
Странно ли, что ненужное колесико, само того не желая, выбилось, наконец, из общего строя, покатилось куда-то на сторону, вдруг отчаянно желая чего-то большего? Чего-то, для чего ронин сам себя не предназначил, закаляя, затачивая разум и тело для борьбы, не для счастливой мирной жизни. Не для любви.
Потому не подходящим он оказался и в этом. В глубине души – вполне ожидаемо. Только как быть, если уже попытался открыть свое сердце, выставил его на суд чужих глаз? Как запереть его снова, восстановив по кусочкам броню рациональности и холодного рассудка?

«Можно мне любить вас?»
Он никогда не задал бы подобного вопроса. Хотя бы оттого, что «нет» не изменило бы ничего.
«Можно мне быть с вами?»
Ответ на это он уже услышал в ее словах.
«Как мне сделать вас счастливой, как высушить слезы в ваших глазах?»
Вопросы, вопросы, одни бесконечные вопросы в голове, и полная невозможность разорваться между двумя истинами, разума и сердца.
Мужчина вышел вперед, словно полностью пререключив свое внимание на расэцу. Он стоял теперь спиной к девушке, так что она не могла видеть выражения его лица. Должно быть, это было к лучшему. Боль, застывшая в его чертах была такой живой, неприкрытой, человеческой, такой совершенно не-Саннановской, что увидеть ее на этом малоподвижном лице было бы по меньшей мере странно, а то и страшно.
«Я отказываюсь…не хочу больше вас любить…», - настойчивым рефреном билось в висках. Горело, будто выжженное каленым железом.
- Тогда научите меня,  – сдавленно произнес мужчина. – Прежде, чем уйти навсегда, скажите, как можно запретить себе чувствовать? Как можно любить, когда тебе этого хочется, и избавиться от любви, едва она стала слишком уж в тягость? Потому что я больше не знаю, как мне не любить вас.

Яманами был как никогда близок к тому, чтобы потерять контроль, пусть даже оставаясь в человеческом обличье. Забыться, хоть как-нибудь, хоть на мгновение. Сторонник мирных решений, сейчас он хотел действия, хотел битвы. Хотел, Эмма-о его побери, крови. Пусть приходят все до одного его «собратья»-подделки, пусть накинутся всей сворой! Чтобы можно было с головой погрузиться в бой, не видя перед собой ничего, кроме противника, не думая ни о чем. И не важно даже, если их окажется слишком много…
Но единственный присутствующий расэцу не нападал. Он, казалось, вообще не обращал внимания ни на Саннана, упрямо сжимавшего рукоять катаны, ни на Беатричи, в одежде, пропитанной кровью.
Это был совсем молодой паренек. «Не старше Хейске»,  - подумалось вдруг.
Он стоял, пошатываясь, будто от смертельной усталости. Горящие глаза смотрели тоскливо, жалобно, хоть и светилось в них прежняя полубессознательная, блуждающая, но бессильная теперь ярость. Ронин почувствовал, как его невольно пробирает дрожь. Если в Акире он видел отражение самого себя, то этот мальчишка был таким же, и одновременно иным. Пустым. Другого слова не подобрать. Будто не осталось в нем ни жизненных сил, ни души.
Словно в ответ на мысли самурая, еще недавно столь угрожающий недо-демон рухнул вдруг на колени, и замер, весь посерев, хоть, казалось, выцвести еще больше уже невозможно.  Миг, и темная фигура начала осыпаться бесформенной горсткой праха. Пораженный Саннан не мог отвести взгляд, вмиг позабыв об обуревавшей его злости.
«Что это значит?»
Он метнулся к выходу из хижины, в дождь, в темноту, и, застыл снаружи, у самого порога, вглядываясь в жуткую картину. Один за другим расэцу, вышедшие все же на след беглецов, исчезали, пылью оседая на мокрую траву.
Кейске склонился над останками, опустился на одно колено, пропуская сквозь пальцы щепотку невесомого серого пепла. Что могла значить эта внезапная гибель? Будто несчастные сгорали изнутри. Какое-то новое, изощренное изобретение Танаки? Или судьба, ожидающая всех расэцу?
Перед глазами Яманами промелькнули лица. Окита, Тодо. Его собственный маленький отряд, запертый в поместье Маэкавы. Может ли быть, что их ждет то же?
«Нет-нет-нет. Не допущу!»
Но выяснить это, предотвратить это любой ценой должен он один. И не с кем разделить ношу этой ответственности, и снова не время думать о чем-то ином, заботиться о ком-то другом. Почему только невозможно для человека разделиться на два существа, когда на него обрушивается слишком многое, чтоб вынести одному?
«Только…если мы все так исчезнем, то я буду первым. Как же тогда Ямэ? Как же?…»
- Проклятье, – еле слышно прошептал Саннан, опустив голову, бессильно ударяя кулаком оземь. – Проклятье.
Ничего из этого он не скажет Беатричи. Она не хотела иметь к подобным делам отношения – пусть будет так. Это не ее проблемы, не ее тяготы. Счастье в неведенье? Возможно, он сможет подарить ей хотя бы это.

Холодная рука, украдкой, будто бы походя, коротким ласкающим жестом коснулась темных волос. В первый миг Саннан совершенно искренне опешил, распахнув глаза от удивления и невольно отрываясь от своих тягостных раздумий. Верно, то еще зрелище он собой представлял, раз дошло до такого.
- Жалеете меня? – после минутной заминки невесело усмехнулся он, поднимаясь на ноги. – Не нужно.
Вот только отчего-то не было на душе того чувства гадливости, того холодного раздражения, что накатывало обычно, стоило кому-то застать его в неподобающе растерянном виде или, не дай Ками, проявить жалось. Поступок О-Ямэ-сан не казался оскорблением. Напротив.
Желанное касание дорогого человека в момент, когда думаешь, что совершенно один.
И – нужно, нужно, нужно…
Простая интуиция любящей женщины? Или демоны могут каким-либо образом чувствовать человеческие мысли? Еще один из сотни незаданных вопросов, вертевшихся на языке. Это было так странно, найти источник новых знаний, и даже не прикоснуться к нему,  не вынести ничего. Кроме одного, того, что узнал о самом себе, и что до сих пор пытался осмыслить.

Остаться до рассвета.
Он мог, пожалуй, позволить себе эту вольность. Молча сидеть рядом с девушкой. Усилием воли отведя взгляд от раскинувшейся на дощатом полу фигурки, уставиться в горизонт, ожидая первых робких солнечных лучей, что должны рано или поздно сверкнуть за густыми кронами деревьев. Прислушиваться к неизбежной усталой, легкой, звенящей пустоте в душе, что приходит обычно вслед за самыми сильными переживаниями. И внезапно услышать свое имя из уст Касугано-сан, в самый первый раз.
Еще так недавно жгучая ревность просыпалась в мужчине от мысли, что она зовет по имени кого-то иного, когда сам он оставался, отстраненно-вежливо, «Саннан-саном». Теперь Кейске получил желаемое. Вот только удержать светловолосую они это не помогло бы, поэтому  звенящая пустота внутри лишь дрогнула, и замерла вновь.
- Мне ли судить о людских заблуждениях… Пожалуй, время притупляет память, только и всего. – пожал плечами Яманами. - Не самое действенное лекарство, если подумать, но иногда и этого довольно. А дальше все зависит от человека, его умения и желания приспособиться. Многие раны не заживают никогда, но кто-то смиряется с ними и считает себя исцеленным, а кто-то продолжает упрямо цепляться за свою боль.

Остаться до рассвета. Но что дальше?
Каждый пойдет своей дорогой. Проверять, теперь уже на собственной шкуре, лечит ли время.
Только какие пути в этом мире у одинокого демона из богами и людьми забытого рода? Куда они приведут ее? Как сложится дальше жизнь О-Ямэ, которую он потерял всякую возможность и право разделить?
Туман неизвестности скрывал все.
Зато свой маршрут  был известен ронину заранее, изучен на зубок, обыденный и очевидный, едва ли не до минуты.
Окольными путями вернуться в штаб.
Отчитаться перед Кондо, принять отчет у Ямадзаки. Получить приказ, отдать приказ. Поймать чей-то подозрительный взгляд. С равнодушным лицом измыслить причины, по которым явился так поздно.
Затем - тускло освещенная каморка, от пола до потолка заполненная книгами, бумагами, увешанная аккуратно вычерченными схемами. Уютная разве что на странный вкус своего владельца.  И там, стоит остаться в одиночестве,  жажда крови уже привычно сожмет горло железными тисками, с удвоенной силой, расплачиваясь за каждую принятую щепотку трижды клятого порошка Мацумото. Главное, чтобы только не в этот момент вздумала явиться Чизуру, маленькая штатная добродетельница, со своим вечным чаем, уговорами поесть, или поспать, или с чем там она покажется на пороге в этот раз. Не хотелось бы лишний раз пугать ее без нужды.
Не хотелось бы вновь показывать кому-то свою слабость.
После будут записи Акиры, если их удалось обнаружить при обыске. Попытка отыскать разгадку, хоть какой-то ключ. Бурление алой жидкости в реторте. Непроглядная, несмотря на бушующий снаружи светлый и шумный день, темень комнат, где сгрудились расэцу, что находятся под его началом. Те из них, кто еще окончательно не выжил из ума, смотрят собачьими, преданными глазами - верят в своего командира. Впрочем, все остальные, оставшиеся людьми, тоже в него верят. Некоторые, впрочем, дальновидно рассматривая вероятность однажды получить удар в спину. Псевдо-демон ведь тварь непредсказуемая, правда?

Мозг раз за разом отчаянно пытался вписать в эту картинку Ямэ, хотя бы мимолетное ее присутствие, но не получалось. Верней, представить, конечно, было можно – человеческая фантазия способна на многое, но выходило все как-то до отвращения фальшиво.
А могло ли все быть иначе? Могла бы она, держась, как и хотела,  в стороне от чужих проблем и распрей, все же оставаться – его? Ждать, из патруля, из боя, из плена цифр и формул?
Право же, какая эгоистичная глупость. 
Воображение моментально подсунуло ронину новый образ, ловко выцепив его из памяти. Тихая, покладистая, уважаемая всеми, кто ее знал, госпожа Кондо Цунэ, которой суждено было покорно ожидать возвращения мужа в родной деревеньке. Ожидать годами. И растить дочь, что знает своего отца скорей по рассказам да письмам, чем помнит в лицо. Уютная, нерушимая, безопасная иллюзия семейного счастья истинного самурая, к которой можно благостно обращаться мыслями в трудные времена.
Хотелось бы ему самому чего-то подобного? Вряд ли. Идея обзавестись такой вот послушной подругой, удобной во всех отношениях и готовой построить всю свою жизнь по его указке, никогда не прельщала Саннана. Только к женщине с повадками упрямой девчонки-бунтарки и глазами, полными печали слишком многих прожитых лет, он отчего-то привязался всем сердцем. К той, что так не похожа на остальных. Что могла бы, если б только пожелала, быть воином, принцессой, искусительницей, но хочет просто тепла и покоя.
Такая, как она, достойна того, чтобы ради нее люди меняли свои жизни. Так, как не может он.
И все же…
- Как бы я ни старался, все равно не знаю и тысячной доли того, что предлагает этот мир. Только гонясь за каждой новой загадкой, пытаясь понять и осмыслить все на свете, я не научился одной простой вещи – жить. Потому и методично избавлялся от этого неудобного багажа: став воином  в отряде, из которого нет выхода, превратив себя в расэцу, пустив слух о собственной смерти, поскольку это было логично и необходимо для дела. Когда же стало поздно поворачивать назад, появились вы, и исподволь показали жизнь за той границей, что я себе обозначил. Да, вы правы, подобное не поддается анализу. Но, однажды закравшись в душу, оно поселяется там навсегда, прочней, чем любая тяга к определенности.
Осторожно, но настойчиво отнять от колен девушки заледенелые, фарфорово-белые ладошки, в надежде, что в собственных руках осталась хоть капля тепла, чтоб согреть их. Тихонько коснуться губами холодных девичьих пальцев.
Позволить словам утонуть в тишине подступающего утра.
- Останьтесь со мной, когда рассвет минует.
Потому что не все возможно заранее просчитать и разрешить в уме, ничего не предпринимая.
Потому что за некоторые вещи следует бороться даже вопреки собственному здравому смыслу.
- Слишком мало времени, слишком мало тепла - на порядок меньше, чем вы заслуживаете, а уверенности в завтрашнем дне и вовсе никакой. Это все, что у меня есть, и потому просить вас пойти со мной – эгоистично и не разумно. Только мне уже все равно. Пусть даже вы кажетесь недосягаемы, я отказываюсь отпустить.